О городке, которого небыло на карте

Минут сорок пить езды от железнодорожного вокзала на «полтиннике» (автобус N 50) в северную сторону и вы — в Управленческом городке. На Управе, как его называют меж собой мои земляки.

Этого названия на куйбышевских картах не значилось.

Вроде бы как не было моторного завода, на котором трудилась большая часть многотысячного управского населения. Деревянных танцплощадок, на которых под патефонную музыку танцевали вальс-бостон. Аллеи вдоль улицы Сергея Лазо, по которой так любили фланировать наши девчата и пацаны. (Это называлось: ходить «по броду»).

И истории управской вроде бы как не было, о ней вы не прочитаете в краеведческих книжках. И все же она — была.

Как у нас чуть было не запахло порохом

А был здесь сто лет назад — лес. Зверье водилось, лоси, Дикие кабаны, зайцы, лисы, даже глухари да тетерева. И хозяевами на территории нынешнего Управленческого и вокруг были две семьи лесников — Богдановские и Макаровы. Знали здесь каждую тропинку. На Мордовой поляне был кордон; работали мужики, помогавшие следить за состоянием леса. Привольное было место.

В то время по всей Волге от Самары до Царевщины были артели — добывали известняк, гипс, камень, а потом спускали на плоскодонках и баржах. Была она и возле нынешней Управы, в Коптевом овраге.

В общем, жили себе люди тихо-мирно, так же неторопливо жили, как Волга, течет. А тут — русско-японская война. Далеко война, а Управленческий задела. Царский порох был плох, дыму много, а снаряды до японца не долетали. Вот в седьмом году и решили строить пороховые заводы. Два — у нас. Место было глухое, тайное, и удобно то, что недалеко — Трубочный завод (нынешний ЗИМ), где делали дистанционные трубки для артиллерийских снарядов. А мастерские для заправки снарядов собирались строить на Сорокином хуторе.

И ворвалась цивилизация в богом забытый уголок. И закипела работа: прорубали лес, строили дороги; появилась тут лесопилка, камнедробилка. В Коптевом овраге понастроили бараки и нарыли зем-лянки, где жили самарские, пензенские, саратовские, башкирские мужики, приехавшие на вольные заработки. И лошади были, как же без них мужику-строителю. Берега здесь, как известно, крутые. Потому конюшня была на Зеленом острове, здесь и паслись лошади. На дощанниках и плоскодонных паромчиках их переправляли на левый берег.

Строительство порохового только началось, и вдруг первая мировая. Мужиков забрали на войну. И все погрузилось в спячку. Революция, гражданская, а тут — тихо. Сквозь мостовую начала прорастать трава. На каменной стене недостроенного завода появились цифры – «1917». Нет, нет, революционный год тут ни при чем. А было так: Раньше виднелась только цифра «19». А в двадцать пятом году приехали в Коптев овраг студенты, привезли большую лестницу и плиту, на ко¬торой значилась цифра «17». И водрузили ее рядом во имя увековечи¬вания славной даты. Вот и вышло, будто ведет свою историю Управленческий городок с революционного года…

Как на волжском берегу побывал всесоюзный староста и что из этого вышло

В двадцать седьмом году по Волге шел пароход. Проезжали мимо Коптева оврага. Один из пассажиров заинтересовался, увидев каменные стены и диковинную винтовую дорогу. Что это за турецкая крепость, спросил он у других пассажиров. Ему сказали. Он предложил: а давайте-ка здесь остановимся.

Они поднялись по винтовой дороге в гору и, в присутствии коптевских старожилов, этот пассажир сказал: «Красивое здесь место.» И добавил: «А неплохо было бы здесь построить дом отдыха для персонала ЦК.»

Пассажиром этим был Михаил Иванович Калинин.

И опять пошли сюда баржи из Самары, Ульяновска, Саратова. С материалами для строительства. С людьми. И опять заполнили мужики двадцать лет пустовавшие землянки и бараки. И опять закипела стройка.

Место для здравницы было выбрано, конечно, эффектное (на вершине горы; просторы кругом Волга на много километров видна). Но не очень-то надежное место. Уже почти построили здание когда геодезисты заметили, что оно начинает оседать под гору. Понятное дело — объявили кое-кого вредителями, расстреляли. А «дом ВЦИК» (так называли здравницу местные) пришлось спасать. Там, где сейчас лестница, были прорыты глубокие ямы, их заложили арматурой, забетонировали.

Тридцать пятый год. «Дом ВЦИК» уже сдается под крышу. Но тут, вспоминают старожилы, приезжают в Коптев овраг на глиссере какие-то важные люди, поднимаются на эту самую площадку, откуда когда-то обзирал окрестности Михаил Иванович. И слышат старожилы, как говорят они: мол, Волгу перегородим плотиной от Гавриловой поляны до деревни Красная Глинка (так назывался тогда поселок Южный, не путать с нынешней Красной Глинкой). А там, где Сок впадает в Волгу (а устье его было тогда у поселка Южный), построим шлюзы. А вот тут построим городок управления строительства гидроузла. Управленческий городок, стало быть.

У деревянного клуба был огромный, трехметрового диаметра деревянный макет земного шара. И значилась цифра: сколько тысяч раз вокруг Земли должен обойти человек с тачкой, чтобы выполнить все земляные работы для строительства ГЭС.

А кто был — человек с тачкой? Известно кто — зэк.

Как Управу опутала колючая проволока

А было здесь царство Самарлага, четыре лагеря. И были десятки тысяч заключенных, в основном — пятьдесят восьмая статья. Проволочные заграждения, вышки, охранники с овчарками. Одно из мест нынешнего частного сектора на Управленческом (на третьем участке) до сих пор некоторые старожилы называют — Собачьим питомником. Здесь их и выращивали, овчарок. Чтоб крепче был трудовой энтузиазм строителей самой крупной в мире ГЭС. Но сначала строили — бараки в лагерях, асфальтовые дороги, линии электропередач, железную дорогу от Безымянки до деревни Красная Глинка, двухэтажные деревянные дома в жилых кварталах (большинство из них до сих пор целы и заселены).

В тридцать седьмом году построили док. В Коптевом овраге был подъемник; вагонетки внизу, на эстакадах, загружали бревнами, укрепляли цепями и тросами и с помощью лебедки поднимали их наверх. Здесь же, в Коптевом овраге, был и карьер, делали шурфы, работа — кувалдой и киркой, киркой и кувалдой. Заключенных, особенно пятьдесят восьмую статью, конечно ж, никто не жалел.

Сколько их лежит на Мордовой поляне, в общих могилах, бог весть. И в тридцать девятом, и в сороковом стояли лютые морозы, было слышно, как трещат деревья. Многие зэки умерли тогда от холода, найдя свой последний приют на Мордовой поляне. Отогревали землю, рубили длинные траншеи, снов грели землю, а потом сбрасывали их, скрюченных.

Как сложилась единая общность — управское население

К началу сорок первого секретный поселок стал сверхсекретным и стратегическим. В конце июля сюда эвакуировался завод имени Артема из Киева. На территории лабораторий гидроузла разместились цеха, поставили оборудование. А в октябре был эвакуирован из Москвы авиационный завод имени Кирова. Предприятия объединились и стали — Куйбышевским заводом № 195 имени Кирова.

Уехать никуда нельзя, к заводу были «прикреплены» НКВД… Случаи однако же были. Семнадцатилетние пацаны вытравливали зеленую полоску в документах (означавшую «бронь»), садились в проходящие на запад эшелоны и — на фронт. Энкэвэдэшники, конечно, заинтересовываюсь, но узнав, что — на фронт, розыски прекращали.

Жили бедно, напряженно. Буханка хлеба на рынке — сто рублей. Нужны дрова, печь топить — один запрягается в сани, другой сзади подталкивает, и на делянку. Мальчишки, в одних и тех же ботинках — в школу и на футбол. Удивительнее всего, что при всем этом были моменты, когда жизнь ощущалась как праздник. Пришли пацаны в парк, в кино: чтоб не платить деньги, залезли на деревья, смотрят про двух бойцов. Праздник. Танцы на деревянной танцплощадке под патефон, или под диковинный тогда аккордеон (привез с собой один москвич), или под баян. Праздник. Рядом с площадкой росли четыре березки. Тоже праздник. (Потом три осталось, потом две, потом одна: зимы были морозные). Появились в сорок втором на Управленческом первые козы (завезли из какой-то деревни, потом развели их множество, молоком спасались от голода). Праздник.

Праздник-то, что спасались. Трудолюбием. Взаимной поддержкой.

И что еще удивительно: хоть и голодно было, а никто ни у кого не воровал с участка, уверяют старожилы.

Как немцы все-таки побывали на Волге

Известно, что немцы до наших мест во время войны не дошли. Но они все-таки побывали здесь. Сначала был лагерь военнопленных в Коптевом овраге. Многие из них остались здесь навсегда (кто умер от холода, кто от болезней) и были похоронены в Коптевом овраге. Когда захоронениями заинтересовался «Красный крест», сюда из Куйбышева приехали люди, побелили ограду, привели кладбище в порядок. Однако это было давно, так что сейчас кладбище опять в запустении.

А в сорок шестом году привезли немцев из Дессау, вместе с оборудованием тамошнего авиационного завода. (Пленных к тому времени выселили).

Для немцев были спецмагазины, и ели они посытнее — белый хлеб, а не черный, как управленческие; да в зарплате — разница, наши работяги получали по 1000-1200 рублей, а немцы, за ту же работу — до трех тысяч. Откуда это пошло — от местных ли властей или от центральных, — управленческие не знают. Интересоваться такими вещами не было принято. Значит, так нужно. Хотя, надо признать, работали старательные немцы не спустя рукава. Были у них и высококлассные специалисты (занимались конструиро¬ванием турбовинтовых двигателей). И что удивительно, к природе нашей относились бережно. Хотя, казалось бы, что им этот чужой край? Пацаны наши наломали сирень — немка верещит: «Некорошо…» У кого огороды были — грядки ровненькие, растения посажены друг от друга на одинаковом расстоянии, с немецкой педантичностью, все палочками обставлено. Держали коз и знали в этом толк, козы давали много молока. Причем были козы — интеллигенты. Идет немец — коза рядом, присядет — тут же неподалеку крутится. У наших же, говорят, какие-то взбалмошные были, в основном. Вот случай: пере-прыгнула через забор коза и — на немецкий огород, а неподалеку рубашки висели, сушились, ну она и отжевала рукава у рубашек. Немец: «Бабушка, циге (коза — то есть) некорош.» Но ничего, компенсации не потребовал.

Праздники у них были — свои, отдельные. Столики. Немного вы-пивки. Небольшой свой оркестрик. Танцы. И заведено была так: соби¬рает человек гостей, гуляют, в определенный час кто-то говорит: «Хозяева хотят, чтобы гости ушли». И — никаких обид.

Чтобы между немцами и местными не было слишком плотных знакомств (не говоря уже о браках) — тут был надзор НКВД. Девчонка одна русская целовалась с немцем у клуба — выследил кто-то, доложили куда следует. А потом уволили ее с завода и выселили. Нестойкий товарищ.

В начале пятидесятых немцев отселили из Управленческого. Но долго еще где-нибудь в канализационных трубах находили местные ребята пачки наших денег, припрятанные уезжавшими немцами.

«Финские» домики, где жили германцы, лет восемь назад снесли.

Могилы тех из них, кто здесь умер, — на старом кладбище, где похоронены жители Управленческого. Дорожки проложены так, что приходится ступать по каменным немецким надгробьям…

Как поживали после войны

С конца пятидесятых, лишившись земли и освободившись от забот, связанных с владением землей, все больше управских пленялись цивилизацией, наслаждаясь владением автомобилей (первый автомобиль — «Москвич -401″ — появился на Управленческом где-то в 1953 или 1954 году) и зрелищем чужой красивой жизни (в конце пятидесятых появились первые телевизоры, «КВН», кто постарше, помнит их — малюсенькие, с большими выпуклыми линзами).

На картах Управленческий рисовали как пригород Куйбышева. Что ж, сейчас по уровню загазованности и загрязненности, и по архитектурной безликости Управленческий почти сравнялся с городом и мало чем отличается от какого-нибудь микрорайона.

А все-таки жаль, что леса управленческие загажены и за неимением земли, самые отчаянные вынуждены сажать огороды вдоль шоссе и грызть потом отравленные овощи…

Вадим КАРАСЕВ // Молодеж. волна. — 1991. — 2 окт.